Кавказ и Причерноморье в русско-турецких отношениях

В создавшейся ситуации на кавказской арене ведущую роль стали играть Кабарда, стоявшая на пути османо-крымской агрессии с северо-запада, и Дагестан, отсекавший волну за волной иранские нашествия с юга. Касаясь первой из этих прицельных баз, на наш взгляд, французский консул в Крыму К.Пейсонель верно заметил: «Воспользовавшись Белградским договором, ограничившим действия России на Северном Кавказе, крымские ханы взимали дань пленниками и лошадьми, стремились к полному покорению адыгов».  Американский историк Колас, касаясь роли Белградского договора для России, кстати заметил: «Русские, несмотря на свои блестящие победы, возвратили свои завоевания взамен нескольких уступок каковы: признание за русским государем императора и торговые преимущества».

Что касается второго отмеченного объекта, то авторы совместного труда также сделали вполне резонный вывод: «В 40-х гг. XVIII  в. обстановка на Северном Кавказе осложнилась. Заключив союз с Турцией (Эрзерумский мир 1736 г. – Н.С.), добившись уступки от нее Грузии, Восточной Армении и Азербайджана, Надир-шах приступил к захвату Дагестана».

Кроме того, как отмечает А.С.Тверетинова, «сложная международная обстановка в Европе, возникшая в связи с рядом непрерывно следующих друг за другом в середине XVIII в. войн,  - война за польское наследство (1733-1735), война за австрийское наследство (1740-1748) и, наконец, Семилетняя война (1756-1763) – привносили в русско-турецкие отношения многое, что являлось откликом на европейские события и, разумеется, не предусматривалось условиями Белградского договора».

На наш взгляд, из всех указанных факторов наибольшее значение на изменение ситуации на Кавказе оказали завоевательные походы Надир-шаха. Источники свидетельствуют, что по мере завоевания Индии и других стран Востока ведущее место в стратегических замыслах шаха занял дагестанский вопрос. Неслучайно на приеме высшей военно-феодальной знати в августе 1739 г., посвященном итогам Индийского похода, он заявил: «Я взял под свою власть Хиндустан, земли Турана (Средней Азии) и Ирана, а сейчас я так пожелал: с огромным бесчисленным войском вступить в царство Кумух и сделать новое клеймо (дас.) на этой стране. От этого клейма огонь пойдет по всему миру».

Этот третий по счету поход, получивший название Дагестанского, достаточно освещен в отечественной и зарубежной историографии,  что позволяет ограничиться обращением к тем фактам и событиям, которые дают возможность глубже осветить русско-турецкие отношения. Поход готовился  заранее, на обратном пути из Индии, сочетая тщательно продуманные военные, дипломатические и иные меры, вплоть до сохранения стабильных отношений с Портой, выявления реакции со стороны России, подавления джаро-белоканских джамаатов для создания стратегического плацдарма с целью наступления на Дагестан, чтобы усмирить непокорных горцев и утвердить свою власть на Кавказе.

Однако предпринятые после разгрома джарских джамаатов в феврале 1741 г. многократно превосходившими силами иранцев попытки склонить на свою сторону подкупом и угрозами горских владетелей не имели успеха. Но положение осложнялось тем, что создавшейся ситуацией пытались воспользоваться правители Турции, тайно поощряя горцев на борьбу, но оставаясь в стороне, когда наступал решающий час. Так случилось, например, с письмом великого визира Али-паши Хеким-оглу, отправленном по поручению султана Махмуда I главе Джаро-Тамийского общества Ходже Али Муртузу-эфенди, с заверениями о дружбе и готовности оказать помощь против иранцев, что на деле обернулось чистейшей демагогией.  Наблюдавший за настроениями придворных кругов Ирана и Турции русский резидент Калушкин верно заметил, что «из поступков сих двух магометанских дворов усмотреть можно – оныя на разрыв мира между собой горячего хотения не оказывают». 

Сказанное означает, что Гянджинский трактат 1735 г. ограждал Иран от враждебных действий со стороны России, а Эрзерумский договор 1736 г. – Турции. Воспользовавшись тем, что народы Дагестана оказались без всякой поддержки извне, предоставленными собственной судьбе, весной 1741 г. шах организовал Дагестанский поход, чтобы истребить горцев или изгнать их из гор. По словам современного иранского историка Сардарвара, шах стремился не только отомстить горцам за гибель своего брата Ибрагим-хана, как объявил публично, но главным образом захватить Дагестан, чтобы показать России свою военную мощь.  По-видимому, такую же цель преследовало отправленное годом раньше в Россию иранское посольство в сопровождении 16-тысячного войска и 20-ти пушек, из которых через границу пропустили лишь 3000 всадников без всякой артиллерии.

Над Дагестаном нависла тяжелая угроза. Продвигаясь с трудом в течение июня 1741 г. во главе 100-тысячной армии через Барду, Кабалу и Шахдаг, встречая упорное сопротивление и беспощадно истребляя непокорное население, в двадцатых числах июля шах достиг Дербента, где был разработан стратегический план покорения Дагестана до наступления зимних холодов. Выполняя задачу в ходе ожесточенных кровопролитных боев, в конце июля – течение августа иранские войска захватили Дженгутай, Акушу, Казикумух, осадили Кубачи, вынудив к временной покорности Сурхай-хана, акушинского кадия Хаджи-Дауда и уцмия Ахмед-хана. Возомнив себя повелителем Дагестана, он решил организовать поход в Аварию, без покорения которой  считал невозможным установление прочного господства над горным краем.

Поход начался 12 сентября 1741 г. значительными потерями иранцев в первых же сражениях с горцами. Одолевая их сопротивление, во главе 50-тысячного войска Надир-шах двинулся в Андалал, расположил свою ставку на горе Турчи-даг, а наиболее испытанные части заняли позиции против аулов Чох, Обох, Согратль, Мегеб, Шитли, Бухты Андалалского общества, а также аулов Камахал, Талисма, Ури, Улучара, Мукар, Варанай Казикумухского ханства.

Военные действия начались 22 сентября и продолжались 5 дней, в ходе которых иранцы потерпели тяжелое поражение, особенно под аулами Чох и Согратль. Сказанное подтверждается свидетельствами авторов различных стран, в том числе иранскими, что представляет особый интерес. Так, по признанию личного историографа шаха Мирза Мехди-хана, Андалалский край стал «областью несчастий», где «воины шаха достались в добычу врагам».  Известный иранский военный историк Сардадвар также признает: «Этот великий полководец до сих пор не имел прецедента, чтобы противник мог с ним так расправиться».

Спасая оставшееся войско, 28 сентября шах начал поспешное отступление из Аварии и вернулся в Дербент, где были подведены итоги неудачного похода в Андалал. По свидетельству знакомого с рапортами шахских военачальников Калушкина, даже по самым скромным подсчетам, потери иранцев доходили до 40 тысяч человек,  что совпадает с сообщением хорошо знавшего реальное положение дел английского путешественника Джонса Ханвея: из 50-тысячного иранского войска, вторгшегося в Аварию, утверждает этот автор, назад вернулось лишь 10 тысяч воинов. 

Разгром объединенными силами дагестанских народов «непобедимого» Надир-шаха имело не только местное, но и международное значение. Неслучайно весть о поражении Надир-шаха в Дагестане отозвалась эхом в Петербурге и Стамбуле, заинтересованно следивших за ходом событий, надеясь использовать их результаты в собственных интересах. По словам французского посла в Петербурге де ля Шатерди, весть о поражении Надир-шаха в Аварии настолько воздействовала на российских министров, что «даже политические соображения не в состоянии были заставить удержаться от радости, выражавшейся здесь».  По признанию турецких историков Шерефеддина Эрела и Джемала Гёкдже, поражение Надир-шаха в Дагестане встретили в Стамбуле «с огромной радостью», «с восторгом»,  как важный фактор, отодвинувший угрозу нападения Ирана на Турцию.

Не остались в стороне от этих событий Париж и Лондон, придававшие важное значение Прикаспийско-Кавказскому региону в своей восточной политике. Сказанное подтверждается активным стремлением французской дипломатии добиться реализации вынашиваемой идеи тесного взаимодействия Ирана и Турции для захвата российских земель до Астрахани,  а также оказанием значительной военно-политической поддержки Англией Надир-шаху в его завоевательной политике на Кавказе через агента Джона Эльтона, принятого шахом на службу в звании адмирала иранского флота, с годовым содержанием в 6 тысяч рублей и гарантией построить ему 30 военных кораблей.

В создавшихся условиях, разочаровавшись в бесполезных обещаниях Порты, владетели и старшины Дагестана для борьбы с иранскими завоевателями активно прибегали к покровительству России. Выражая мнение многих из них, в мае 1742 г. мехтулинский владетель Ахмед-хан вторично обратился с просьбой в Кизляр известить императрицу Елизавету Петровну, «чтоб мы по-прежнему были приняты в российское подданство и в покое нам жить… а мы какую нужду не претерпевали б, только к шаху мы в подданство не пойдем».  Особенно настойчиво с такими просьбами обращались жители приморской полосы Дагестана, в частности дербентцы, подвергавшиеся постоянному террору со стороны иранских завоевателей. Сменивший Калушкина при шахе Василий Братищев доносил, что они «за особую благодать признавать готовы, если б российской власти подчинены были».

В многочисленных донесениях российского резидента из персидского лагеря и пограничных властей из Кизляра и Астрахани однозначно выражалась мысль о твердой решимости народов Дагестана отстоять свою независимость в борьбе с иранскими захватчиками и самим перейти в наступление. В этих же донесениях указывалось на возникшую опасность со стороны Ирана южным границам России, ибо Надир-шах, поддерживаемый Англией и Францией, предъявлял претензии не только на Дагестан, но и Кабарду, а также на Затеречную область вплоть до Астрахани. Однако российское правительство, опасаясь совместного выступления Ирана и Турции, ограничивалось предписанием своим представителям усилить оборону Кизляра, укрепить Терскую линию наличными средствами и т.п.

Заметный сдвиг в кавказской политике России наметился после поражения Надир-шаха в Андалале в 1741 г., круто изменившего соотношение сил в регионе в ущерб Ирану, создавшего благоприятные условия для активных действий придворными кругами Петербурга и Стамбула. Горцы с тех пор приобрели важное значение в кавказской политике России относительно Ирана и Турции, вызвав необходимость серьезной корректировки своих планов в духе реанимации петровской дипломатии, активно продвигавшей интересы России как на Западе, так и на Востоке.

Однако западные державы продолжали чинить всяческие препятствия России, активно поддерживая Турцию и ее вассала Крымское ханство. В 1740-1741 гг. французская дипломатия пыталась преуменьшить опасность Турции со стороны Ирана, чтобы удерживать Стамбул на антироссийских позициях. С этой целью де ля Шатерди внушал турецкому послу в России Мехмед Эммин-паше мысль о том, что петербургский двор преднамеренно преувеличивает угрозу Турции со стороны Ирана. Мало того, французские дипломаты не удержались в рамках приличия и дошли до прямой дезинформации, когда французский министр иностранных дел Амелю заявил турецкому послу в Париже Саиду Эфенди, что Надир-шах погиб в битве с курдами. 

Весной 1741 г. в Стамбуле с участием французских дипломатов обсуждался план организации агрессии крымских татар против южно-русских земель. В связи с этим коллегия иностранных дел предписала находящемуся на южных границах князю В.Н.Репнину «…быть в осторожности при границах от татар крымских и других для того, что известно там коим образом неприятели шведы собою и через других в Крыму домогают и искать имеют татар противу России возбудить». 

Обстоятельно рассмотрев эти сведения, коллегия иностранных дел отправила в конце 1741 г. А.Вешнякову в Стамбул инструкцию: «непрестанно смотреть на поступки турецкого двора, прилежно смотреть и о интригах французского посла и шведских министров и их агентов и какое действо внушение их при Порте иметь будет, через всякие способы разведывать и как можно чаще доносить».

Эти опасения не оказались беспочвенными. Летом 1742 г. были получены известия, что кубанский сераскер подстрекает против России «салтан-аульских татар», кочующих между Тереком и Кизляром. Тогда же крымский хан Седелят Гирей II был заменен в надежде на то, что он сможет легче организовать крымских татар для борьбы с Надиром, возобновившим военные действия с Портой в начале 1742 г.

Одним словом, накопилось множество фактов, свидетельствующих об угрозе интересам России на Кавказе, в том числе со стороны «гянджинского союзника» Петербурга Надир-шаха, что потребовало необходимости принятия более решительных и действенных мер, что незамедлило сделать правительство Елизаветы Петровны.

Так, например, когда в феврале  1742 г.Надир-шах поручил шамхалу Хасбулату привести в покорность засулакских кумыков, в Кизляре, Астрахани и Царицыне войска были приведены в боевую готовность. Тогда же в связи с нападением шаха на жителей Бойнака, кизлярский комендант И.В.Засецкий решил послать им на помощь по собственной инициативе отряд казаков под командованием майора А.С.Шедякова. Тайно ободряя действия кизлярского коменданта, Астраханская губернская канцелярия поручила ему обнадежить аксаевских и костековских жителей о готовности России оказать им помощь в случае нападения шаха на них.

Сказанное означает, что решительная борьба горцев против завоевателей и растущая ориентация их на Россию подвигли ее на более активную кавказскую политику, подкрепляя свои заявления более конкретными мерами. Так, 26 марта 1742 г. командующий Царицынской линией генерал-майор Л.И.Тараканов известил кизлярского коменданта о том, что к нему отправляются 2000 донских казаков под видом ремонта крепости, а фактически для предотвращения внезапного нападения иранцев на Засулакскую область. Указом императрицы от 20 апреля 1742 г. касательно засулакских кумыков предлагалось их «при всяких случаях достойным образом по-прежнему ласкать и от протекции Ея Императорского Величества не отлучать, но под оной искусным образом стараться содержать».

Учитывая быстро меняющуюся обстановку, Петербург предпринимал действенные меры, направленные на укрепление южных границ и усиление своего влияния в приграничных областях Кавказа. Для выдачи жалованья местным владетелям, придерживающимся российской ориентации, было выделено 10 000 рублей.  Как признает иранский историк Аббас Экбаль, благодаря этим мерам нашествие иранских войск на Засулакскую область было предотвращено, а влияние России среди местного населения заметно возросло.  В июне-июле 1742 г. с просьбой о принятии в российское подданство обратились уцмий Ахмед-хан, аварский нуцал Магомед-хан, опасавшийся шахского гнева шамхал Хасбулат, а также десятки горских старшин и предводителей союзов сельских общин.

Приведенные факты свидетельствуют, что во внешнеполитической ориентации горских владетелей наметился существенный перелом в сторону России. Стараясь не допустить такое развитие событий, Англия и Франция снова комбинировали различные планы совместного выступления Ирана и Турции для захвата российских владений от Кизляра до Астрахани и Казани. Особое рвение в этом проявил французский резидент в Петербурге  де ля Шатерди, предлагавший своим коллегам «унизить Россию до того, что она надолго будет усмирена». Он также внушал иранскому послу в Петербурге мысль о том, что в поражении Надир-шаха на Кавказе решающую роль сыграло «участие, принимаемое здешним двором».